Гласных не досталось
Воскресенье
(Первый день всей оставшейся жизни)
(Первый день всей оставшейся жизни)
Примерно в половине одиннадцатого разносчик газет принес воскресные газеты к двери Жасминового коттеджа. Ему пришлось подходить три раза.
Серия глухих ударов о коврик у двери разбудила Ньютона Пульцифера.
Он не стал поднимать Анафему. Она была сильно вымотана, бедняжка. Она почти спала, когда он положил ее в кровать. Анафема всю жизнь следовала Пророчествам, а теперь их больше не было. Должно быть, она чувствует себя как поезд, который добрался до конца рельс, но все еще должен как-то ехать дальше.
Теперь она сможет жить так же, как и все люди, и все происходящее будет сюрпризом. Какое счастье.
Зазвонил телефон.
Ньют бросился на кухню и поднял трубку на втором звонке.
- Алло? – сказал он.
Ему скомкано ответил деланный дружественный голос с каплей отчаяния.
- Нет, - произнес он, - это не я. И произносится не Проббориш, а Приббор. И она спит.
- Ну, - сказал он, - я вполне уверен, что ей не нужны никакие звукоизоляторы. Или двойные стеклопакеты. Я хочу сказать, коттедж ей не принадлежит. Она только снимает его.
- Нет, я не стану ее будить и спрашивать, - ответил он. – И скажите мне, мисс, э... да, мисс Морроу, почему вы не отдыхаете в воскресенье, как и все?
- Воскресенье, - повторил он. – Конечно, не суббота. Почему суббота? Она была вчера. Честное слово, сегодня воскресение. Как это – вы потеряли день? Я не понял. Кажется, вы слегка увлеклись продажами... Алло?
Он зарычал и бросил трубку.
Продавцы по телефону! С ними должно бы произойти что-нибудь ужасное.
На мгновение его постигло внезапное сомнение. Сегодня ведь воскресенье, так? Взгляд на воскресные газеты убедил его. Если уж «Санди таймз» утверждает, что сегодня воскресенье, то можно быть уверенным, что они изучили этот вопрос. А вчера была суббота. Разумеется. Вчера была суббота, и он никогда не забудет субботу до конца дней своих, если только вспомнит, что именно он должен не забыть.
Поскольку он был на кухне, Ньют решил приготовить завтрак.
Он двигался так тихо, как только мог, чтобы не разбудить Анафему, но каждый звук становился только громче. Дверца древнего холодильника захлопывалась с роковым грохотом. Вода из кухонного крана сочилась, точно у песчанки с диуреей, и шумела, словно гейзер. И он не мог найти, что где лежит. В конце концов, как и любой человек, когда-либо завтракавший сам на чужой кухне, он сделал себе несладкий растворимый черный кофе.[1]
На кухонном столе лежал практически прямоугольный завернутый в кожу уголек. На обуглившейся обложке он мог разобрать слова «Хо шие и Акк». Как все изменилось за день, подумал он. Из наилучшего справочника книга превратилась в простой поджаренный брикет.
Что ж, так. Как именно они ее получили? Он помнил мужчину, от которого пахло дымом, и который носил солнечные очки даже в темноте. И было что-то еще, все бегали... мальчишки на велосипедах... неприятное жужжание... маленькое неопрятное лицо с пристальным взглядом... Все это вертелось в его голове, и не то чтобы было забыто, оно навечно осталось балансировать на острие памяти, памяти событий, которых никогда не было [2]. Как такое возможно?
читать дальшеОн сидел и смотрел на стену, пока стук в дверь не вернул его на землю.
На пороге стоял невысокий опрятный человек в черном плаще. В его руках была картонная коробка, и он улыбнулся Ньюту.
- Мистер... – он сверился с листком в одной руке, - Пульзицер?
- Пульцифер, - поправил Ньют. – Там «ц».
- Прошу прощения, - сказал человек. – Это имя я видел лишь написанным. Э. Что ж. Полагаю, это для вас и миссис Пульцифер.
Ньют непонимающе посмотрел на него.
- Нет никакой миссис Пульцифер, - холодно сказал он.
Человек снял шляпу.
- О, мне очень жаль, - произнес он.
- Я имею в виду... ну, у меня есть мама, - пояснил Ньют. – Но она не мертва, просто она живет в Доркине. Я не женат.
- Странно. Письмо очень, э, конкретно.
- Кто вы? – спросил Ньют. На нем были лишь брюки, а на пороге было довольно прохладно.
Человек неловко придержал коробку и вытянул из внутреннего кармана карточку. Он протянул ее Ньюту.
На ней значилось:
Джайлз Баддикомб
Роби, Роби, Редферн и Биченс
Адвокаты
Роби, Роби, Редферн и Биченс
Адвокаты
13 Демдайк Чэмберз
ПРЭСТОН
- Да? – вежливо сказал он. – И чем я могу помочь, мистер Баддикомб?
- Вы могли бы меня впустить, - ответил мистер Баддикомб.
- Вы ведь принесли не судебную повестку или что-нибудь в этом роде? – спросил Ньют. События прошлой ночи висели в памяти туманом, который постоянно менялся, когда ему казалось, что он что-то различает в нем, но он смутно припоминал испорченные приборы и уже ожидал расплаты в какой-либо форме.
- Нет. – Это, казалось, задело мистера Баддикомба. – Для этого у нас есть специальные люди.
Он прошел мимо Ньюта и поставил коробку на стол.
- Честно говоря, - произнес он, - мы все в этом заинтересованы. Мистер Биченс уже готов был поехать сам, но он не слишком часто ездит теперь.
- Послушайте, - сказал Ньют, - у меня нет ни малейшего представления, о чем вы говорите.
- Это, - мистер Баддикомб, улыбаясь, указал на коробку, точно как Азирафаль, собирающийся продемонстрировать очередной фокус, - принадлежит вам. Кто-то хотел, чтобы вы это получили. Они были очень точными.
- Подарок? – спросил Ньют. Он внимательно посмотрел на перевязанную коробку, а потом принялся искать острый нож в кухонном ящике.
- Скорее наследство, - ответил мистер Баддикомб. – Понимаете, Это было у нас около трехсот лет. Простите. Я что-то не так сказал? Я бы подержал под краном.
- Что, черт возьми, это такое? – бросил Ньют, но у него уже появилось некое ледяное подозрение. Он пососал порез.
- Это забавная история – вы не возражаете, если я присяду? – и я, разумеется, не знаю всех подробностей, поскольку устроился на фирму только пятнадцать лет назад, но...
...Когда доставили коробку, их юридическая фирма была очень маленькой; Редферн, Биченс и оба Роби, не говоря уж о мистере Баддикомбе, были еще в далеком будущем. Клерк-юрист, принявший коробку, был очень удивлен, найдя привязанное к коробке письмо, адресованное ему самому.
В нем содержались четкие инструкции и пять интересных фактов об истории последующих десяти лет, которые при умелом их использовании проницательным молодым человеком обеспечат достаточную финансовую поддержку для успешной юридической карьеры.
Все, что ему нужно было сделать, так это убедиться, что за коробкой приглядят в течение трехсот с небольшим лет, а потом доставят по определенному адресу...
- ...хотя, конечно, за эти столетия фирма неоднократно меняла хозяев, - закончил мистер Баддикомб. – Но коробка всегда оставалась частью имущества.
- А я и не знал, что в семнадцатом веке выпускали консервы Хайнца, - заметил Ньют.
- Это чтобы не повредить ее при перевозке, - пояснил мистер Баддикомб.
- И все эти годы никто ее не открывал? – спросил Ньют.
- Полагаю, пытались дважды, - ответил мистер Баддикомб. – Мистер Джордж Крэнби в 1757, и в 1928 - Артур Биченс, отец нынешнего мистера Биченса. – Он откашлялся. – Мистер Крэнби нашел письмо...
- ...адресованное ему же, - произнес Ньют.
Мистер Баддикомб быстро сел.
- Боже. Откуда вы знаете?
- Кажется, я узнаю стиль, - мрачно сказал Ньют. – Что с ними сталось?
- Вы это уже слышали? – подозрительно поинтересовался мистер Баддикомб.
- Не в таких подробностях. Они взорвались?
- Ну... полагают, что у мистера Крэнби случился сердечный приступ. А мистер Биченс сильно побледнел, положил свое письмо обратно в конверт и строго приказал никогда, пока он жив, не открывать ее. Он сказал, что любой, кто ее откроет, будет уволен без рекомендаций.
- Жуткая угроза, - саркастично заметил Ньют.
- В 1928 она и была жуткой. В любом случае, их письма внутри.
Ньют отодвинул коробку в сторону.
- Давайте, откройте ее, - возбужденно говорил мистер Баддикомб. – Должен сказать, мне очень интересно, что там внутри. Мы даже заключали пари...
- Знаете что, - щедро предложил Ньют, - я сделаю нам кофе, а вы откроете ее сами.
- Я? А это разве правильно?
- А почему бы нет. – Ньют взглянул на кастрюли, что висели над плитой. Одна из них как раз подошла бы для его замысла.
- Давайте, - сказал он. – Рискните. Я не возражаю. У вас все права адвоката, или как там.
Мистер Баддикомб снял плащ.
- Ну, - произнес он, потирая руки, - раз уж вы так настаиваете, думаю, будет, о чем внукам рассказать.
Ньют снял с крючка кастрюлю и осторожно взялся за дверную ручку.
- Надеюсь, - согласился он.
- Итак.
Ньют услышал слабый скрип.
- Ну что вы видите? – спросил он.
- Тут два вскрытых письма... о, и еще одно... для...
Ньют услышал, как сломалась восковая печать, и как что-то со звоном упало на стол. Раздался вздох, грохот стула, звук бегущих ног в передней, хлопок двери, шум резко запущенного двигателя и машины, помчавшейся вниз по дороге.
Ньют снял с головы кастрюлю и вышел из-за двери.
Он поднял письмо и нисколько не удивился, увидев, что оно адресовано мистеру Г. Баддикомбу. Он развернул его.
В нем было написано: «Вот Флорин, юрист; типерь бяги быстрее, али Мир узнаит Правду о тибе и миссисс Спиддон, прислужнице Пичатной Машинки».
Ньют взглянул на остальные письма. На хрустящей бумаге одного из них, адресованного Джорджу Крэнби, говорилось: «Убери свои ворофатые руки, мастер Крэнби. Я-та знаю, как ти надул Вдаву Плашкин в прошлай Михайлоф день, ты, старай, тошший блудолиз».
Ньюту было интересно, что же такое блудолиз. И он был готов поспорить, что лизоблюдство здесь ни при чем.
В письме для любопытного мистера Биченса говорилось: «Ты аставил их, ты, трус. Вирни письмо абратно, али Мир узнаит прафду о Сабытиях 7го июня Девятьсот Шестнадцатого года».
Под письмами лежал манускрипт. Ньют уставился на него.
- Что это? – спросила Анафема.
Он развернулся. Она стояла, прислонившись к дверному косяку, точно привлекательная ходячая зевота.
Ньют отступил к столу, пряча за спиной коробку.
- А, ничего. Ошиблись адресом. Ничего. Просто какая-то старая коробка. Реклама. Ты же знаешь, как...
- В воскресенье? – бросила она, отпихивая его в сторону.
Он пожал плечами, а она взяла в руки пожелтевший манускрипт.
- «Дальнейшие Харошие и Аккуратные Предсказания Агнесс Безум», - медленно прочла она. – «О Мире, что Грядет; Сага Прродалжается!» О боже...
Она благоговейно положила книгу на стол и собралась открыть первую страницу.
Ньют нежно положил свою руку поверх ее.
- Подумай об этом так, - тихо сказал он. – Ты хочешь быть потомком всю оставшуюся жизнь?
Она поняла взгляд. Их глаза встретились.
***
Было воскресенье, первый день этого мира, около одиннадцати тридцати.
В парке Сент-Джеймс было сравнительно тихо. Утки, которые были экспертами в хлебных аспектах реалистической политики, списывали это на снижение натянутости международных отношений. На самом деле, она действительно спала, но множество людей сидели в кабинетах и пытались понять, куда исчезла Атлантида с тремя международными делегациями, разобраться, что же произошло вчера со всеми компьютерами.
Парк был пуст, за исключением представителя МИ-9, пытавшегося завербовать человека, который, к их взаимному смущению, окажется членом МИ-9, и высокого мужчины, кормящего уток.
А еще там были Кроули и Азирафаль.
Они шли рядом по траве.
- Все так же, - говорил Азирафаль. – Магазин в порядке. Нет даже и пятнышка сажи.
- Ведь, нельзя же просто создать старый «Бентли», - сказал Кроули. – С патиной. Но он стоял там во всей красе. Прямо на улице. И нет никакой разницы.
- Ну, у меня-то разница есть, - произнес Азирафаль. – Я уверен, что у меня не было книг с названиями вроде «Биглз отправляется на Марс», и «Джек Кейд – герой границ», и «Книга о 101 занятии для мальчика», и «Кровавые псы моря Черепов».
- Боже, мне жаль, - сказал Кроули, знавший, ценил ангел свою коллекцию книг.
- Не стоит, - счастливо отозвался Азирафаль. – Это первые издания, и я уже видел цену в «Каталоге» Скиндла. Кажется, ты в таких случаях говоришь «опп-аа».
- Я думал он возвращает все, как было, - произнес Кроули.
- Да, - кивнул Азирафаль. – Более-менее. Как может. Но у него есть чувство юмора.
Кроули покосился на него.
- Ваши с тобой связывались? – спросил он.
- Нет. А ваши?
- Нет.
- Думаю, они делают вид, что ничего не произошло.
- Полагаю, наши тоже. Вот она – бюрократия.
- И я думаю, наши ждут, что случится дальше, - сказал Азирафаль.
Кроули кивнул.
- Небольшая передышка, - произнес он. – Время морально перевооружиться. Выстроить защиту. Приготовиться к великой битве.
Они стояли у пруда, глядя, как утки ныряют за хлебом.
- Прости? – переспросил Азирафаль. – Я думал, эта была великой.
- Не уверен, - отозвался Кроули. – Просто подумай. Готов поспорить, великая битва будет между всеми Нами и всеми Ими.
- Что? Имеешь в виду – Рай и Ад против человечества?
Кроули пожал плечами.
- Конечно, если он изменил все, то, может, и себя тоже. Может, избавился от своих сил. Решил остаться человеком.
- О, я надеюсь, - сказал Азирафаль. – И вообще, я не уверен, что иное бы допустили. Э. ведь так?
- Не знаю. Нельзя знать наверняка, что намечается на самом деле. Планы среди планов.
- Прости, - вздохнул Азирафаль.
- Ну, - заговорил Кроули, размышлявший над этим, пока у него не разболелась голова, - ты что, никогда не задумывался над этим? Ну, знаешь... ваши и наши. Рай и Ад, добро и зло, все такое? Я имею в виду – зачем?
- Насколько я помню, - сухо произнес ангел, - был бунт, и...
- А, да. Но почему он произошел, а? Я имею в виду, ведь его не должно было быть, так? – Глаза Кроули блестели. – Любой, кто смог создать вселенную за шесть дней, не допустит такой мелочи. Если только она ему не нужна, разумеется.
- Ой, да ладно. Будь серьезнее, - с сомнением бросил Азирафаль.
- Не самый лучший совет, - отозвался Кроули. – Совсем не дельный совет. Если сесть и подумать об этом всерьез, то в голову могут прийти очень забавные мысли. Например: зачем создавать людей любопытными, а потом оставлять какой-нибудь запретный плод там, где они могут его найти, и помещать огромный мигающий неоновый палец с надписью «ВОТ ОНО!»?
- Я не помню никакого неона.
- Образно выражаясь. То есть, зачем делать это, если ты не хочешь, чтобы они его съели, а? Ведь, может, ты просто решил посмотреть, что из этого выйдет. Может, это часть великого непостижимого замысла. Все. Ты, я, он, все. Какая-то серьезная проверка, чтобы узнать, все ли работает, как надо, а? И начинаешь думать: это не может быть космической партией в шахматы, скорее всего, это – очень сложный пасьянс. И можешь не отвечать. Если бы мы могли понять это, мы уже не были бы самим собой. Потому что все это... все...
НЕПОСТИЖИМО, подсказал человек, кормивший уток.
- Да. Точно. Спасибо.
Они смотрели, как высокий незнакомец аккуратно опустил пустой пакет в урну и пошел прочь по траве. Потом Кроули встряхнул головой.
- О чем я говорил? – спросил он.
- Не знаю, - сказал Азирафаль. – Думаю, ни о чем серьезном.
Кроули мрачно кивнул.
- Позволь мне искусить тебя ленчем, - прошипел он.
Они снова отправились в «Ритц», где был загадочно свободный столик. И, может, недавние действия сказались на природе реальности, потому как, пока они ели, впервые в истории на Баркли-Сквер запел соловей.
Из-за шума машин никто его не слышал, но он точно там был.
***
Было воскресенье, час дня.
Последние десять лет воскресный обед в мире сержанта ОВ Шэдвела следовал неизменному порядку. Он будет сидеть за шатким, прожженным сигаретами столом и листать одну из старых библиотечных [3] книг АОВ по магии и Демонологии – «Некротелекомникон» или «Liber Fulvarum Paginarum», или свою любимую «Malleus Malleficarum» [4].
Затем раздастся стук в дверь, и мадам Трэйси объявит «Обед, мистер Шэдвел», а Шэдвел пробормочет «Бесстыжая шлюха», и подождет шестьдесят секунд, позволив бесстыжей шлюхе вернуться в свою комнату; затем он откроет дверь и возьмет тарелку с печенкой, которая обычно была накрыта второй, чтобы сохранить тепло. И он занесет тарелки к себе и съест обед, стараясь не капнуть подливой на страницы, которые он читает. [5]
Так было всегда.
Но только не в это воскресенье.
Для начала, он не читал. Он просто сидел.
А когда раздался стук, он просто тут же встал и открыл дверь. Ему не нужно было спешить.
Тарелки не было. Перед ним была мадам Трэйси с приколотой брошью-камеей и неизвестным оттенком помады на губах. Она стояла в эпицентре благоухания.
- Шо, Иезавель?
Мадам Трэйси заговорила радостно и быстро, но с некоторой неуверенностью.
- Доброго дня, мистер Ш, я просто думала, после всего, что мы пережили за эти два дня, мне кажется, глупо оставлять тарелку на пороге, так что я решила пригласить вас. Пойдемте...
Мистер Ш? Шэдвел осторожно последовал за ней.
Прошлой ночью ему снился еще один сон. Он не слишком хорошо помнил его, но была одна фраза, которая все еще эхом отдавалась в его голове и беспокоила его. Сон развеялся как туман, как и события предыдущей ночи.
Вот эта фраза: «Нет ничего плохого в охоте на ведьм. Я хотел бы быть охотником на ведьм. Просто вы должны делать это по очереди. Сегодня мы будем охотниками, а завтра мы сможем прятаться, и будет очередь ведьм искать НАС...»
Второй раз за двадцать четыре часа – второй раз за всю свою жизнь – он вошел в квартиру мадам Трэйси.
- Присаживайтесь, - сказала она ему, указывая на кресло. На спинке лежала салфетка, на сиденье – взбитая подушечка, а рядом стояла скамеечка для ног.
Он сел.
Она поставила ему на колени поднос и стала смотреть, как он ест, а когда он закончил, убрала тарелку. Она открыла бутылку «Гиннесса», наполнила стакан и передала ему, и стала пить чай, пока он глотал свое пиво. Чашка нервно зазвенела на блюдце, когда мадам Трэйси опустила ее.
- У меня отложено немного денег, - вдруг произнесла она. – И, знаете, порой я думаю купить небольшой домик где-нибудь в поселке. Уехать из Лондона. Я бы назвала его «Лавр», или «Данроамин», или, или...
- Шангри-Ла, - предложил Шэдвел и даже не понял, почему он так решил.
- Точно, мистер Ш. Точно. Шангри-Ла. – Она улыбнулась ему. – Вам удобно, милый?
С возрастающим ужасом Шэдвел понял, что ему действительно удобно. Ужасающе, пугающе удобно.
- Ага, - осторожно ответил он. Ему еще никогда не было так удобно.
Мадам Трэйси открыла вторую бутылку «Гиннеса» и поставила ее перед ним.
- Вот только содержать домик под названием... как вы там предложили, мистер Ш?
- Э. Шангри-Ла.
- Точно, Шангри-Ла, в одиночку не хорошо, так ведь? Я к тому, ведь говорят, будто двое могут жить так же дешево, как и один.
(Или пятьсот восемнадцать, подумал Шэдвел, вспоминая многочисленную армию охотников на ведьм).
Она хихикнула.
- Я просто подумала, где бы я могла найти кого-нибудь, с кем можно поселиться там...
Шэдвел понял, что она говорит о нем.
В этом он не был уверен. Он отчетливо понимал, что оставлять рядового ОВ Пульцифера с юной леди в Тэдфилде было неправильно, как говорилось в «Книге Прафил и Палажений». А это казалось гораздо опаснее.
И все же, в его возрасте, когда становишься слишком старым, чтобы ползать в высокой траве, когда утренняя прохлада пронизывает тебя до костей...
(А завтра мы сможем прятаться, и будет очередь ведьм искать нас...)
Мадам Трэйси открыла еще одну бутылку «Гиннеса» и хихикнула.
- О, мистер Ш, - произнесла она, - вы можете подумать, что я пытаюсь вас подпоить.
Он хмыкнул. Оставалась только одна формальность.
Сержант ОВ Шэдвел сделал долгий глоток «Гиннеса» и выпалил вопрос.
Мадам Трэйси хихикнула.
- Ну, право же, глупенький, - сказала она, сильно покраснев. – А, по-вашему, сколько?
Он снова задал его.
- Два, - ответила мадам Трэйси.
- А, шо ж. Тада ладна, - кивнул сержант ОВ Шэдвел (в отставке).
***
Стоял воскресный полдень.
Высоко над Англией на запад гудел 747-ой. В салоне первого класса мальчик по имени Ворлок отложил комикс и посмотрел в окно.
Последние два дня были очень странными. Он не понимал, почему его отца отозвали на Ближний Восток. Он был вполне уверен, что этого не знает и его отец. Должно быть, в этом было что-то культурное. А потом множество забавных людей с полотенцами на головах и плохими зубами показывали им какие-то древние руины. Ворлок видал и получше. А потом один из стариков спросил, не хочет ли он чего-нибудь. И Ворлок сказал, что хочет домой.
Их это, по-видимому, расстроило.
А теперь он летел в Штаты. Была какая-то проблема с билетами, или рейсами, или расписаниями в аэропорту, или что-то такое. Это было странно; он был вполне уверен, что его отец собирался вернуться в Англию. Англия нравилась Ворлоку. Это хорошая страна, чтобы быть в ней американцем.
В этот момент самолет пролетал как раз над Нижним Тэдфилдом, где в своей комнате Жирный Джонсон бесцельно листал журнал, который он купил лишь потому, что на обложке была довольно неплохая фотография тропической рыбки.
Через несколько страниц от вялого пальца Жирного была статья об американском футболе и том, каким модным он становится в Европе. И это было странно, потому что когда журнал был напечатан, эти страницы были посвящены особенности фотографирования в пустынях.
Эта статья изменит его жизнь.
А Ворлок летел в Америку. Он заслуживал чего-то (в конце концов, нельзя забывать своих самых первых друзей, даже если тогда вам всем было всего несколько часов от роду), и сила, управлявшая судьбами всего человечества, в этот самый момент думала: Ну, он летит в Америку, так ведь? Не понимаю, что может быть лучше, чем лететь в Америку.
У них тридцать девять сортов мороженного. А может и больше.
***
Существует миллион захватывающих вещей, которыми мальчик и его собака могут заняться днем в воскресенье. Адам мог придумать четыре или пять сотен, даже не стараясь. Волнующие, захватывающие вещи – завоевать планеты, приручить львов, отыскать и подружиться с затерянными мирами Южной Америки, полными динозавров.
Он сидел в саду и уныло чертил камешком по грязи.
Вернувшись, его отец нашел Адама действительно спящим, будто он был в кровати весь вечер. Мальчик даже всхрапнул раз или два для правдоподобности.
Однако утром, за завтраком ему дали понять, что этого было недостаточно. Мистер Малой не одобрил этой сумасбродной затеи шататься субботним вечером. И, если по какой-либо невообразимой случайности Адам не был ответственен за ночные беспорядки – какими бы они ни были, поскольку никто точно не знал подробностей, только то, что были какие-то беспорядки – тогда он, несомненно, виновен хоть в чем-то. Такова была позиция мистера Малого, и за последние одиннадцать лет она неплохо ему служила.
Адам удрученно сидел в саду. Высоко в голубом августовском безоблачном небе светило августовское солнце, а за изгородью пел дрозд, но Адаму казалось, что от этого становилось только хуже.
Пес сел у ног Адама. Он пытался помочь, главным образом, выкопав кость, которую он зарыл четыре дня назад, и подтащив ее к ногам Адама, но Адам только мрачно посмотрел на нее, и Пес, наконец, забрал ее и снова зарыл. Он сделал все, что мог.
- Адам?
Адам обернулся. Поверх садовой ограды смотрели три лица.
- Привет, - несчастно кивнул Адам.
- В Нортон цирк приехал, - сказала Пеппер. – Венсли был там и видел их. Они как раз устраиваются.
- У них палатки, и слоны, и жонглеры, и почти что дикие животные, и... и все такое! – сообщил Венслидейл.
- Мы подумали, может, пойдем туда все вместе и посмотрим, - предложил Брайан.
На мгновение воображение Адама захватил образ цирка. Цирки становятся скучными, как только установят шатер. По телевизору и получше показывают. Но вот установка... Конечно, они все пойдут туда и помогут с палатками, и помоют слонов, и циркачи будут так поражены тем, как Адам понимает животных, что этим вечером Адам (и Пес, Самая Известная в Мире Дрессированная Дворняжка) выведет слонов на арену и...
Ничего хорошего в этом не будет.
Он печально покачал головой.
- Не могу никуда уходить, - сказал он. – Они так сказали.
За этим последовала пауза.
- Адам, - слегка неуверенно спросила Пеппер, - а что произошло вчера?
Адам пожал плечами.
- Да так. Ничего особенного, - ответил он. – Всегда одно и то же. Ты просто пытаешься помочь, а люди думают, что ты кого-то убил или еще что.
Последовала новая пауза, и Они смотрели на своего павшего лидера.
- Как думаешь, когда тебя отпустят? – спросила Пеппер.
- Через годы и годы. Годы, и годы, и годы. Я стану уже стариком к тому времени, как они меня отпустят, - сказал Адам.
- Ну а завтра? – спросил Венслидейл.
Адам улыбнулся.
- Ну, завтра все будет в порядке, - произнес он. – К тому времени они уже все забудут. Они всегда забывают. – Он взглянул на них, неопрятный Наполеон с развязанными шнурками, изгнанный на засаженную вьющимися розами Эльбу. – А вы идите, - сказала он, глухо рассмеявшись. – Не волнуйтесь за меня. Со мной все будет в порядке. Увидимся завтра.
Они колебались. Преданность – отличная вещь, но ни одного лейтенанта нельзя заставить выбирать между своим командиром и цирком со слонами. Они ушли.
Солнце все светило. Дрозд все пел. Пес оставил хозяина в покое и начал подкрадываться к бабочке, сидевшей в траве у садовой изгороди. Это была серьезная, сплошная, непроходимая изгородь из густой подрезанной бирючины, и Адам знал ее давно. За ней крылись поля, и чудесные грязные канавы, и несозревшие фрукты, и гневные, но медлительные владельцы фруктовых деревьев, и цирки, и ручьи, которые можно запрудить, и стены и деревья, на которые можно залезть...
Но сквозь ограду перебраться невозможно.
Адам задумался.
- Пес, - строго сказал он, - отойди от ограды, потому что, если ты пролезешь через нее, то я должен буду побежать за тобой, и мне придется уйти из сада, а мне это запретили. Но мне придется... если ты убежишь.
Пес восторженно подпрыгнул и остался на месте.
Адам осторожно посмотрел вокруг. Потом он еще более осторожно посмотрел Вверх и Вниз. А потом Внутрь.
Потом...
А теперь в ограде была дыра – достаточно большая, чтобы через нее прошмыгнул пес, и чтобы за ним прополз мальчишка. И эта дыра была здесь всегда.
Адам подмигнул Псу.
Пес промчался сквозь дыру в изгороди.
- Пес, ты плохой пес! Стой! Вернись! – громко и отчетливо крикнул Адам и бросился следом за ним.
Что-то говорило ему, что что-то подходит к концу. Не мир, это точно. Просто лето. Будут еще и другие, но таких, как это, уже не будет. Никогда.
Лучше взять от него все, что возможно.
Он остановился на середине поля. Кто-то что-то жег. Он посмотрел на струйку дыма, шедшего из трубы Жасминового коттеджа, и задержался. И прислушался.
Адам мог слышать то, чего не замечали другие.
Он услышал смех.
Это не был ведьмовский хохот; скорее низкое земное хихиканье кого-то, кто знал гораздо больше, чем следовало бы.
Над трубой клубился и завивался белый дым.
И на мгновение Адам увидел в этом дыме симпатичное женское лицо. Лицо, которое не видели на Земле более трехсот лет.
Агнесс Безум подмигнула ему.
Легкий летний ветерок развеял дым, и лицо и смех исчезли.
Адам ухмыльнулся и побежал дальше.
На лугу за ручьем мальчик догнал мокрую и грязную собачку.
- Плохой Пес, - сказал Адам и почесал Пса между ушами. Пес восторженно затявкал.
Адам поднял голову. Над ним нависала старая сучковатая яблоня. Она могла расти здесь с самой зари времен. Ее ветви гнулись под весом яблок, маленьких, зеленых, неспелых.
Со скоростью кобры мальчишка взобрался на дерево. Через несколько секунд он вернулся на землю с набитыми карманами, шумно хрустя крепким прекрасным яблоком.
- Эй! Ты! Парень! – раздался сзади грубый голос. – Ты ведь Адам Малой! Я тебя вижу! Я все расскажу твоему отцу, уж будь уверен!
Теперь родители точно накажут, подумал Адам, рванув с места, его пес несся рядом, а в карманах топорщились украденные яблоки.
Так было всегда. Но произойдет это только вечером.
А вечер еще не скоро.
Он швырнул огрызок назад, примерно в сторону преследователя, и достал из кармана следующее яблоко.
Он не понимал, почему люди поднимают такой шум из-за того, что кто-то съел их дурацкое старое яблоко, но без этого жизнь была бы куда менее интересной. И нет яблока, считал Адам, не стоящего тех неприятностей, в которые попадешь, съев его.
*****
Если вы хотите представить будущее, представьте мальчика, и его собаку, и его друзей. И лето, которое никогда не кончится.
И если вы хотите представить будущее, представьте сапог... нет, кроссовок с развязанными шнурками, пинающий камешек; представьте палку, которой можно тыкать в интересный вещи или бросать собаке, которая, может, а может и нет, решит принести ее; представьте немелодичный свист, напоминающий какую-то незатейливую популярную песенку; представьте фигуру, наполовину ангела, наполовину демона и полностью – человека...
Плетущегося в сторону Тэдфилда...
...вечно.
КОНЕЦ
__________________
[1] Кроме Джованни Джакопо Казановы (1725-1798), известного любовника и писателя, который в 12м томе своих «Мемуаров» сознался, что он всегда и везде носил с собой маленький саквояж, в котором находились «буханка хлеба, баночка севильского мармелада, нож, вилка, чайная ложечка, 2 свежих яйца, аккуратно завернутых в шерстяную пряжу, помидор или любовное яблоко, маленькая сковородка, маленькая кастрюлька, спиртовая горелка, жаровня, оловянная коробочка с подсоленным итальянским маслом, 2 фарфоровых тарелки. Кроме того – медовые соты для подслащения дыхания и кофе. Пусть мои читатели поймут меня, когда я говорю: Истинный джентльмен должен быть способен позавтракать как джентльмен, где бы он ни находился.
[2] А еще – «Дик Турпин». Машина выглядела по-прежнему, только с тех пор могла мчаться 250 миль на галлоне бензина и так тихо, что нужно было практически прикладывать рот к выхлопной трубе, чтобы понять, работает ли двигатель. А синтезированный голос выдавал предупреждения в изысканных и безупречных хайку, каждое из которых было оригинальным и подходящим к случаю...
Увяли цветы.
Лишь глупец не даст ремню
сдерживать тело.
...будет говорить он. И:
Цвет вишневый
летит с кроны дерева.
Добавьте бензин.
[3] Капрал ОВ Ковер, библиотекарь, премия – 11 пенсов в год.
[4] «Бесжаласная книга-блокбазтер; рекомендую» - папа Иннокентий VIII
[5] Для знающего коллекционера библиотека АОВ стоила бы миллионы. Он должен быть очень богат и не обращать внимания на пятна подлива, прожогов сигаретами, заметки на полях или страсть покойного младшего капрала ОВ Вотлинга рисовать усы и очки на всех гравюрах с изображением ведьм и демонов.
@темы: Мастер, Добрые Предзнаменования
-
-
14.04.2007 в 21:26ох. вау. Адити, ты чудо))
-
-
14.04.2007 в 22:13-
-
14.04.2007 в 22:28сегодня вечером еще два куска хотела отбетить))